Екатерина Мурашова - Кто последний? – Мы за вами!

Вельда сорвала упаковку со шприца, с трудом разжала руки Анри, закатала рукав, перетянула скрученным бинтом плечо, нащупала почти невидную вену, вонзила иглу. Анри даже не вздрогнул. Уселась на пол, уложила Анри, примостила на коленях его голову. Осторожно гладила темные, слипшиеся от пота волосы.

Губы оставались лиловыми, но глаза через некоторое время открылись, и вместо мутной пелены боли в них появился вполне живой осмысленный блеск.

– Что я должна сделать, Анри? – облегченно вздохнув, спросила Вельда. Все это время она, одной рукой гладя волосы Анри, кусала пальцы другой, чтобы не разреветься и не поддаться панике. За эти нестерпимо долгие минуты она с удивлением успела убедиться, что вполне верит в существование ИХ, готовых в любую минуту уничтожить человечество. И оценила ту ответственность, которую взвалил на себя Анри, всегда веривший в их существование, и еще поняла, что значит для нее сам Анри, и то, что в любую минуту она могла его потерять…

В общем, это были очень насыщенные минуты. Такие минуты выпадают в жизни практически каждого человека и откладываются на дно самого главного ящика человеческой памяти, как линейка и весы в торговой лавке, как мерило истинной ценности вещей в повседневной сутолоке и клубке жизни, когда подлинная важность событий и чувств как пылью засыпана суетой и невидна самому человеку, когда…

– Что я должна сделать, Анри? – все вернулось на свои места. Анри вновь распоряжается ситуацией. Сейчас он скажет, что делать, а Вельда выполнит все его указания…

– Лететь придется тебе…

– Но что я?!…

– Выслушай меня. Мне трудно говорить, поэтому не перебивай. Ты должна погрузить в геликоптер этот рюкзак, и еще одну пластмассовую синюю коробку, которая стояла рядом с ним. Там аппаратура и материалы, которые мне удалось собрать и осмыслить. Если я к тому времени буду жив, я скажу тебе, как этим пользоваться, если нет, ты догадаешься сама. Ты неплохо разбираешься в технике, а там нет ничего сложного. Меня, живого или мертвого, ты тоже возьмешь с собой в геликоптер, потому что иначе ОНИ не будут с тобой иметь дело. Я постараюсь помочь тебе, но если у меня не выйдет, тебе придется тащить меня самой. Если привлечь кого-то еще, то на объяснения уйдет время, которого у нас нет. Перенести встречу мы не можем. Автопилот запрограммирован, поэтому об этом ты можешь не беспокоиться. К тому же ты, кажется, умеешь им управлять…

– Что с тобой, Анри?

– Сердце. Кризис в сорок шесть лет. Мне сорок пять. Я думал, у меня еще есть время. Я ошибся…

– Анри… Я никогда не спрашивала тебя… Каков твой индекс?

– Тридцать восемь… Ты разочарована? Теперь ты понимаешь, почему у меня нет детей?

– Это глупо, Анри. Ты выступаешь против законов, которым подчиняешься сам. В этом нет логики. Ты один из самых умных людей на земле, но кое в чем ты глуп, как павлин. Когда ты придешь в себя и вся эта история кончится, я рожу от тебя ребенка.

– Спасибо тебе на добром слове. Но вся эта история кончится вместе со мной. Если я сумасшедший. И будет продолжаться после меня, если с головой у меня все в порядке.

– Не смей так говорить. Я не хочу этого слышать. Где еще лекарство?

– В нашей комнате, в моем ящике, в дальнем левом углу. Промежуток между уколами должен быть не меньше часа. Если я потеряю сознание, можешь вколоть ампулу с голубой наклейкой. Это может помочь.

– Что еще?

– Все. Все эти лекарства делал друг Марселя, со средиземноморской станции. Если я вдруг выживу, можно будет заказать ему еще.

– Может быть, позвать Марселя?

– Нет, это только увеличит количество суеты и волнений. Марсель все равно не придумает ничего дополнительного, его конек – хирургия. Но он постарается задержать меня на станции… А этого никак нельзя допустить…

– Анри…А тебе…тебе и сейчас кажется, что они есть?

– Да, Вельда, да… Прости. Но сейчас нужно делать то, что нужно.

– Анри! – вдруг встрепенулась Вельда. – А Кларк? Он сейчас спит. Я же не могу оставить его одного!

– Конечно, нет. Попроси кого-нибудь…

– А если оставлять кому-то, то мне же придется как-то объяснять… Стефани с Митрой нет на станции, если только Гвел… Но она сразу догадается…

– Значит, берем Кларка с собой, – решил Анри.

Вельда испытала какое-то противоестественное облегчение. Все, кто ей дорог, соберутся в одном месте. И пусть один из них при смерти, а другого она подвергает какой-то совершенно неведомой опасности, но все равно – это хорошо. Все в жизни повторяется… Не-ет!!!

До геликоптера Анри дошел почти сам, опираясь на плечо Вельды. Влез на сиденье и почти сразу же потерял сознание. Не то от боли, не то просто от прекращения волевого усилия. Вельда, закусив губу, вколола ему ампулу с голубой наклейкой и побежала за Кларком. Уже почти стемнело, Кларк зевал и никак не мог понять, в какую же новую игру они играют и почему Анри спит вместо того, чтобы управлять геликоптером.

Сама Вельда находилась в каком-то полусознательном состоянии. Руки, ноги и даже язык действовали как-то помимо нее. Внутри, совершенно отдельно от производимых действий, бушевали противоречивые мысли и желания. Больше всего ей хотелось наплевать на это бредовое приключение, позвать Гвел, Изабеллу, Марселя, уложить Анри в кровать с холодными и чистыми белыми простынями, передать все лечебные заботы в руки медиков, а самой просто сидеть рядом с ним и держать его руку в своей, передавая ему всю свою любовь и надобность в нем. И одновременно ей хотелось раз и навсегда покончить с НИМИ, расставить все точки над i, сорвать наконец этот безумный занавес таинственности, что бы там за ним не находилось…

Когда геликоптер взлетел, Кларк пытался смотреть вниз, но в сгустившейся темноте ничего не было видно, и он снова заснул, свернувшись клубочком на заднем сиденьи, притулившись боком к рюкзаку.

Анри, напротив, очнулся, но вроде бы не до конца. Он говорил, роняя слова в словно им одним видимую пустоту, говорил монотонно и глядя куда-то в сторону. Сначала Вельда прислушивалась к его словам, потом перестала, погрузившись в свои мысли, и успокаиваясь самим фактом. Говорит, значит – жив.

– Я понял, – заявил Анри, очнувшись от беспамятства. – Я не мог понять этого раньше, потому что иначе видел всю сцену. Теперь я хочу, чтобы ты знала. Ты и сама поймешь, но я хочу, чтобы ты услышала это от меня.

Ты только не удивляйся и не бойся. Нужно, чтобы ты услышала это сейчас, а то потом ты можешь не понять и что-то не так сделать.

Это ты нужна им, а не я. Так было задумано с самого начала. Меня использовали только как вспомогательный объект, для подготовки материалов, мои связи и все такое. Теперь я не нужен и должен выйти из игры. Не бойся, ИМ все равно, что со мной будет, поэтому я могу и выжить. Но ОНИ убили Кларка. Потому что иначе им было до тебя не добраться. Его гибель была твоей инициацией, а я – просто сопровождающим в пути. Как Данте у Вергилия. То есть наоборот, Вергилий у Данте. Или еще как-то. Не важно. Я видел, что ты меняешься, но не знал, что это значит. Я всегда оставался в плену своих схем. И никак не связывал твои изменения с их деятельностью. Такая своеобразная мания величия. Я считал ИХ СВОЕЙ болезнью, понимаешь? Нечто вроде монополизма. Я не мог взглянуть шире, и никто не мог, но это не оправдывает меня. Я должен был догадаться и защитить тебя. Или хотя бы подготовить… Но я был слеп, ничего не понимал и вообразил себя спасителем человечества. Любая цена, которую мне придется заплатить, слишком мала. За такую оплошность…